Высокий профессионализм воинов достигался постоянными тренировками и их целенаправленной подготовкой, начиная с детского возраста. Дети в «два или три года от роду сразу же начинают ездить верхом, и управляют лошадьми, и скачут на них, и им дается лук сообразно их возрасту, и они учатся пускать стрелы, ибо очень ловки, а также смелы». В немалой степени этому способствовал и сам военизированный кочевой быт. отмечали средневековые историки: «Родятся и вырастают на седле и на лошади, они сами собой научаются сражаться, потому что вся их жизнь круглый год проводится на охоте. Оттого у них нет пехоты, а все конница». Чингисхан любил повторять, что «зверовая охота — школа войны». На устраиваемые им облавы собирались участники со всей Монголии. Приехавшие на охоту считались на военном положении, когда всякая оплошность, не говоря об ослушании, строго наказывалась. Состав, численность и даже вооружение подразделения охотников-облавщиков были практически идентичны воинским. 

	Рис. 25. Тяжеловооруженный монгольский всадник. Корпус его лошади закрыт двумя «броневыми» пластинами, собранными из длинных кожаных лент. На боках лошади они удерживаются переброшенными через спину ремнями, которые прикрываются сверху седлом и широкой армированной пластиной, помещенной поверх крупа животного (накрупник). На груди и под репицей хвоста боковые пластины свободно соединены между собой ремнями так, что, образуя некое подобие короба вокруг туловища лошади, не мешают ей двигаться. Грудь животного дополнительно прикрыта «фартуком» нагрудника. Шею защищает двучастный панцирный кусок (нашейник), морду — металлическая маска. Реконструкция по изобразительным материалам монгольского исторического музея г. Улан-Батора и описанию Плано Карпини.
Рис. 26. Монгол верхом на коне. Рисунок китайского художника XVII в. На заднем плане персидская миниатюра 1315 года, изображающая торжественный выезд могольского хана. Видна походная юрта. В свое время такое сооружение немало удивило Плано Карпини, который сообщил, что подобные жилища устанавливались на большие повозки, которые могли тащить до 22 быков.
Рис. 27. Байкал. Жемчужина Азии. Многое видели эти воды. Берега священного озера хранят тайны степных владык и повелителей кочевых империй. Где-то здесь, по народному поверью, нашел пристанище и дух великого завоевателя Вселенной — Чингисхана.

Отряды участников делились на правое и левое крылья и центр, со своими начальниками во главе.  Использовались одни и те же приёмы — окружение, нагон на засаду и в назначенные места, отсечение путей отхода. «Когда нет войны с врагами, — говорится в «Великой Ясе» Чингисхана, — пусть... учат сыновей, как гнать диких зверей, чтобы они навыкли к бою и обрели силу и выносливость, и затем бросались на врага, как на диких животных, не щадя».

«Великая Яса» Чингисхана — основной кодекс права монгольского средневековья, обнародованный Чингисханом при избрании его великим ханом на курултае (съезде) в 1206 году.

У монголов совершеннолетие наступало в 13 лет, и с этих пор юноши несли воинскую службу и участвовали в облавных охотах. Первая охота была чем-то вроде инициации — обряда воинского посвящения. Бытовал обряд помазания (натирания мясом и жиром) пальца мальчика, впервые убившего зверя на охоте. Известно, что когда Чингисхан смазал пальцы своим внукам Хулагу-хану и Хубилаю, впервые добывшим зверя, им было девять и, соответственно, одиннадцать лет.

В период облав много внимания уделялось играм и различным богатырским утехам. Например, стрельбе из лука, борьбе, соревнованиям в физической силе (так, одно из них заключалось в том, что участники пытались голыми руками сломать берцовые кости животного). Сказители, как всегда, рассказывали предания и легенды, воспевали подвиги славных воинов.

Монголы серьёзно готовились к войне и, прежде чем напасть, обстоятельно собирали о недруге все доступные сведения. Выявляли недовольных в рядах предполагаемого противника, не брезговали и подкупом, чтобы привлечь его на свою сторону. Вторжение начиналось глубокими рейдами по тылам врага нескольких отрядов, обходивших его города, укрепленные пункты и крупные скопления войск. Они разгоняли стада и истребляли жителей, при этом внимательно наблюдая за передвижением вражеских войск. «Когда они желают пойти на войну, они отправляют вперёд передовых застрельщиков, у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей, а только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство», — замечает Плано Карпини. Помимо таких «оперативных» частей, впереди основных сил монгольского войска двигался лёгкий мобильный авангард, решавший задачи ближней разведки (и разведки боем, в том числе). Эти отряды, постоянно тревожили врага: отступали, выпустив серию стрел, и нападали вновь, не ввязываясь в серьёзную схватку. «Надо знать, что всякий раз, как они завидят врагов, они идут на них, и каждый бросает в своих противников три или четыре стрелы; и если они видят, что не могут их победить, то отступают опять к своим; и это они делают ради обмана, чтобы враги преследовали их до тех мест, где они устроили засаду; и если враги преследуют до вышеупомянутой засады, они окружают их и таким образом ранят и убивают».

За авангардом следовали главные силы монгольского войска, «которое, наоборот, забирает всё, что находит; так же и людей, если их могут найти, забирают в плен и убивают. Тем не менее, все же стоящие во главе войска посылают после этого глашатаев, которые должны находить людей и укрепления, и они очень искусны в розысках», — сообщает Плано Карпини. Перед началом решающей битвы все подвижные монгольские отряды быстро собирались воедино и занимали свое место в общем строю. «Когда же они желают приступить к сражению, то располагают все войска так, как они должны сражаться». Войско выстраивалось в несколько линий — передние состояли из легковооружённых воинов и союзнических отрядов, а задний эшелон включал в себя тяжёлую конницу и резерв, который бросали в бой в решающий момент. Монгольские полководцы, в отличие от распространенной в древнем мире практики, личного участия в сражении не принимали и чудес доблести, как правило, не показывали. Наоборот: «Вожди или начальники войска, — читаем мы далее, — не вступают в бой, но стоят вдали против войска врагов и имеют рядом с собой на конях отроков, а также женщин и лошадей. Иногда они делают чучела людей и помещают их на лошадей; это они делают для того, чтобы заставить думать о большем количестве воюющих». Чтобы еще более усилить обманный эффект, монголы гнали перед собой пленных: именно пленные (вместе с союзниками и небольшими конвойными группами) принимали на себя первый, самый мощный, удар неприятеля. Затем «другие отряды более храбрых людей они посылают далеко справа и слева, чтобы их не видали их противники, и таким образом окружают противников и замыкают в середину; и таким образом они начинают сражаться со всех сторон. И хотя их иногда мало, противники их, которые окружены, воображают, что их много. А в особенности бывает тогда, когда они видят тех, которые находятся при вожде или начальнике войска, отроков, женщин, лошадей и чучел, которых, как сказано выше, они считают за воителей и вследствие этого приходят в страх и замешательство». Этот маневр напоминает один из приёмов облавной охоты, когда стрелки, загонщики и следопыты двумя крыльями, расходясь далеко в стороны, согласованно и тихо окружают целый район, а потом, сжимаясь, избивают со всех сторон стрелами загнанных в котёл животных. 

Сражение начиналось по команде массированным обстрелом противника из луков. «Татары не смеют начать битвы, пока не забьёт накар (большой барабан) начальника; как только он забьёт, тут они и начинают битву... — свидетельствует венецианский купец и путешественник Марко Поло, прослуживший семнадцать лет у монгольского хана Хубилая, — прежде, нежели накар забьет, поют они и тихо играют на двуструнных инструментах; поют, играют и тихо веселятся, поджидая схватку... Забил накар, и люди, не медля, бросились друг на друга. Схватились за луки и стали пускать стрелы. Переполнился весь воздух стрелами, словно дождем; много людей было смертельно поранено. За криками и воплями и грома нельзя было расслышать; воистину, видно было, что сошлись враги смертельные. Метали стрелы, пока их хватало; и много было мёртвых и насмерть раненных». По сведениям Марко Поло, «каждый воин в сражении имел 60 стрел, 30 маленьких — метать, и 30 больших с железным широким наконечником; их бросают вблизи — в лицо, в руки, перерезывают ими тетивы и много вреда наносят ими».

Очень высокую частоту стрельбы монгольской конницы отмечали практически все очевидцы, неизменно сравнивая с дождём ту страшную картину, что открывалась их глазам. «И летели стрелы в город, словно дождь из бесчисленных туч», — восклицает русский летописец. «Стрелы у них... не летят, а как бы ливнем льются», — вторит ему венгерский миссионер. Средневековые лучники могли прицельно выпускать до 8—12 стрел в минуту. Если даже мы сократим частоту стрельбы до 5 выстрелов, то за минуту разные подразделения монгольского войска (десяток, сотня, тысяча и т. д.) выпускали по 50, 500, 5000 стрел, а при максимальной скорострельности в воздух возле каждой сотни воинов ежеминутно взмывало до 1200 стрел.

Проводить массированный обстрел — дело непростое. Оно требует (кроме индивидуальной выучки) организации стрелковой линии таким образом, чтобы лучники видели цель и не мешали друг другу. Эту задачу монголы решали двояко.

С одной стороны, для этого практиковалась исстари известная в кочевой среде тактика рассыпного строя, включавшая ложное отступление и обстрел вполоборота назад преследующего противника. Вот как это описывается у Марко Поло: «В битвах с врагом берут верх вот как: убегать от врага не стыдятся, убегая, поворачиваются и стреляют. Коней своих приучили, как собак, ворочать во все стороны. Когда их гонят, на бегу дерутся, славно да сильно, так же точно, как бы стояли лицом к лицу с врагом; бежит назад и поворачивается, стреляет метко, бьёт и вражьих коней, и людей; враг думает, что они расстроены и побеждены, а сам проигрывает от того, что кони у него перестреляны, да и людей изрядно побито. Татары, как увидят, что перебили и вражьих коней, и людей, поворачивают назад и бьются славно, храбро, разоряют и побеждают врага».

Существовал и другой приём. Суть его сводилась к следующему: отряды выстраивались друг за другом в кольцо и, проскакивая по очереди мимо неприятеля, пускали в него стрелы. Интенсивность обстрела при этом достигалась очень высокая. «Когда им приходится сражаться на открытой равнине, а враги находятся от них на расстоянии полёта стрелы, — пишет Марко Поло, — то они... изгибают войско и носятся по кругу, чтобы вернее и удобнее стрелять во врага. Среди таким образом наступающих и отступающих соблюдается удивительный порядок. Правда, для этого у них есть опытные в сих делах вожатые, за которыми они следуют. Но если эти вожатые падут от вражеских стрел или вдруг от страха ошибутся в соблюдении строя, то всем войском овладевает такое замешательство, что они не в состоянии вернуться к порядку и стрелять во врага».

За соблюдением строя в этом случае следили чрезвычайно строго. Неслучайно сам Чингисхан грозил смертной казнью тому, кто немедленно «не вернётся в строй и не займет своего первоначального места». Шквальный обстрел длился до тех пор, пока хватало стрел. Или же пока противник не расстраивал своих рядов и не обращался в бегство. Если и после столь убийственного обстрела противник продолжал сопротивляться, то на его обескровленные ряды лавой обрушивалась тяжёлая конница монголов, которая таранным ударом в слабое место разрывала боевые порядки. Этим начиналась вторая фаза сражения — ближний бой. Еще раз обратимся к свидетельству Марко Поло: «Вышли все стрелы, попрятали они свои луки в колчаны, схватились за мечи и палицы и бросились друг на друга. Стали они наносить сильные удары мечами и палицами; началась злая и жестокая битва; наносились и получались удары сильные; отсекались руки, и замертво падали люди на землю; знайте, по истинной правде, вскоре после того, как началась рукопашная битва, покрылась земля мертвыми да смертельно раненными».

Задачей монгольской армии было тотальное истребление живой силы противника, что она всегда и пыталась сделать с особой жестокостью. Очевидцы нередко сообщали о том, что после битвы монголы беспощадно предавали топору всех без разбора, включая и сдавшихся в плен. Монгольские завоеватели впервые познакомили мир с тактикой массового уничтожения народов, когда вырезались и старики, и женщины, и дети ростом выше оси тележного колеса.

Столкнувшись с очень сильным и стойким противником, монголы прибегали к различного рода хитростям и уловкам. О чучелах верхом на лошадях, о ложных отступлениях, о пленных на острие удара мы уж упоминали. Нередко монгольские полководцы сами моделировали схему вражеского отступления, оставляя для него лишь заранее определенные маршруты.

И только «те начнут бежать и отделяться друг от друга, они их преследуют и тогда, во время бегства, убивают больше, чем могут умертвить на войне», — свидетельствует Плано Карпини. Впрочем, если «против них имеется большое войско, они иногда обходят его на один или два дня пути и тайно нападают на другую часть земли и разграбляют её, при этом они убивают людей, разрушают и опустошают землю. А если они видят, что не могут сделать и этого, то отступают назад на десять или двенадцать дней пути. Иногда также они пребывают в безопасном месте, пока войско их врагов не разделится, тогда они приходят украдкой и опустошают землю. Ибо в войнах они весьма хитры, так как сражались с другими народами уже сорок лет и даже более».

Рис. 28.  Еще один рисунок китайского художника XVII в., изображающий спешенного монгола. На заднем плане показан штурм крепостных сооружений монгольским войском с использованием китайских камнеметных машин. Иранская миниатюра начала XIV в.

Рис. 29. Белые стены буддийского монастыря Эрдени-дзу с XVI в. расположились на вершине песчаного вала, некогда окружавшего Каракорум (по-монгольски Хара-Хорин) — столицу могущественной империи Чингизидов. Монастырь занимает лишь часть обширной территории города, основанного в 1220 г. в верхнем течении р. Орхон самим Чингисханом и простоявшего у подножья Хангайских гор свыше 400 лет. Современная высота вала вокруг древних развалин местами достигает четырёх метров, ширина — восьми метров, кое-где сохранились и остатки заплывшего рва. О былой роскоши города можно судить по сведениям китайских летописей, данным археологических раскопок и запискам европейских путешественников — Марко Поло, Плано Карпини, Гильома Рубрука. Последний, посетив Каракорум в 1253 году, оставил не только подробное описание многолюдного города и резиденции Мункэ-хана, но и невиданного по тем временам «чуда» — серебряного дерева, сотворенного французским мастером Гильомом Буше, с фигурами ангела, трубящего в горн, львов и змей, из пасти которых в нужный момент текли вино, кумыс и прочие хмельные напитки.

Ко всему сказанному следует добавить высокую скорость передвижения и маневренность монгольской кавалерии. В походе за каждым воином следовало налегке несколько лошадей. При всём своем неказистом виде (столь удивлявшем европейцев), эти невысокие, коренастые и большеголовые лошади отличались необыкновенной резвостью и выносливостью. Говорят, что приученные животные повсюду, как собачонки, трусили за хозяевами. Они были неприхотливы в пище и могли в голодное время довольствоваться пучком жёстких ветвей. Сами монголы, по словам Марко Поло, «когда отправляются в долгий путь, на войну, сбруи с собой не берут, а возьмут два кожаных меха с молоком для питья, да глиняный горшок варить мясо. Везут также маленькую палатку укрываться на случай дождя. Случится надобность, так скачут... дней десять без пищи, не разводя огня, и питаются кровью своих коней; проткнут жилу коня, да и пьют кровь». Монгольские воины не гнушались в трудную минуту собирать насекомых со своего тела и питаться ими. «Голодая один день или два, — замечает Плано Карпини, — и вовсе ничего не вкушая, они не выражают какого-нибудь нетерпения, но поют и играют, как будто хорошо поели. Во время верховой езды они сносят великую стужу, иногда терпят также и чрезмерный зной». Все вышеперечисленное позволяло монгольским авангардам совершать беспримерные для своего времени переходы. Так, тумены Субедея-багатура, по данным Ю. С. Худякова, во время венгерского похода за три дня прошли 290 километров (обычные переходы не превышали 50-ти километров в день).

Помимо мужчин-воинов, в обстреле неприятеля принимали участие и монгольские «амазонки». В целом, монгольское войско старалось решить исход сражения именно на этой первой, наименее опасной для него, стадии боя, дабы избежать кровопролитной рукопашной схватки.

Широкие реки не были проблемой для монгольской армии, в совершенстве освоившей способы преодоления водных преград. Были знакомы монголы и с китайской осадной техникой — с её помощью они неоднократно брали даже сильно укреплённые центры.

«Сибирское вооружение: от каменного века до средневековья». Автор: Александр Соловьев (кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института археологии и этнографии СОРАН); научный редактор: академик В.И. Молодин; художник: М.А. Лобырев. Новосибирск, 2003 г.