Большое внимание уделяли бегу, бегу с грузом, прыжкам, метанию камней, копий, ношению тяжестей (камней, брёвен), многочасовым пляскам под ритмичные удары бубна — все это приучало к выносливости, вырабатывало особую манеру двигаться, что было важно в рукопашных схватках. Порой для поддержания «спортивной формы» мужчины ходили на охоту в панцирях. В фольклоре есть сведения о состязаниях и военных играх на особых площадках возле городищ и поселений — в таких «забавах» иногда участвовали и чужеземные богатыри, присматриваясь к возможному неприятелю.

	Рис. 48. В таких культовых амбарчиках обские угры помещали изображения божеств и духов-покровителей. Здесь совершались жертвоприношения, разыгрывались священные церемонии. «Большие» князья, подчеркивая свою «связь с великим духом», переносили его изображение в свое жилище или городок-крепость и становились его «верховными жрецами». Наверное, многие из них действительно обладали шаманским даром, с успехом используя это на войне. Вожди же родо-племенных ополчений вместе со своими людьми продолжали поклоняться старым святыням, скрытым в местах родового культа. Сюда несли оружие и подарки: бронзовые зооморфные фигурки, подвески, серебряную посуду. Культовые места становились арсеналами, оружие из которых при необходимости использовалось по своему прямому назначению. Сам идол часто выступал в роли боевого фетиша, укреплявшего дух своих подопечных. Вокруг изображенного амбарчика установлены деревянные фигуры менквов, призванных защищать жилище главного бога. Менквами назывались лесные духи. По некоторым представлениям, они высоки как дерево (часто выглядят, как ель), у них огромная физическая сила. Менквы без труда меняют свой облик, превращаясь, помимо дерева, в насекомых, земноводных или пресмыкающихся. Менквам, как и другим духам, приносили жертвы, лучшей из которых считался конь черной масти.
Рис. 49. Таёжное святилище Мис-хум-ойки в верховьях северной Сосьвы. Мис-хум — «лесной человек». Отличить лесных людей можно по высокому росту и семи пальцам на руках. Обитали они в труднодоступных таежных местах и были доброжелательны к людям. Основным занятием мифических лесных людей была охота на зверей, а вместо собаки, по представлениям манси, им служил соболь с шёлковым шнурком на шее.
	Рис. 50, а, б. Изображения братьев-хозяев. На одном из них (б) у «старшего» (в центре) видны в руках отрубленные вражеские головы. Из героических преданий средневекового Обь-Иртышья следует, что техника снятия скальпа включала отделение головы, точно так же, как это практиковалось столетиями раньше у жителей Верхнего Приобья. Вероятно, головы врагов считались почетными трофеями. Во всяком случае, среди граффити на серебряной посуде и мелкой бронзовой пластики нередки подобные изображения «старшего» князя с жуткими знаками победы в руках (б) или у пояса (а). Чем больше набиралось такого рода военных «триумфов», тем выше был статус победителя. а — рисунок на дне серебряной чаши. Приуралье. По Даркевичу; б — УП-УШ вв. Васюганский клад. Бассейн р. Васюган. МАЭС ТГУ

Взрослые мужчины любили соревноваться в стрельбе, в прыжках в высоту через ремни, натянутые меж двух столбов, в борьбе, в беге на лыжах, в толкании ногой каменных глыб или в сталкивании друг друга с места, в ломании голыми руками крупных костей животных. «Богатырь, особенно отличившийся в каком-нибудь из этих воинских упражнений, — писал собиратель эпоса остяков Прииртышья С. К. Патканов, — нередко получал особое прозвище; оно, таким образом, увековечивало его подвиги». К примеру, один из эмдерских богатырей назывался — «Богатырь, разломавший долго сушеное конское бедро».

Боевому воспитанию воинов в немалой степени способствовали героизация подвигов легендарных воинов и многочисленные военизированные культы и обряды, посвящённые духам-охранителям и божествам высшего ранга.

Например, пляски с оружием. Вот как выглядит этот обряд в описании очевидца (конец XIX века). Церемония, которую В. Шавров видел в остяцком (хантыйском) селении, длилась с вечера до глубокой ночи. В жилище, где находилось изображение духа, постепенно сходились жители деревни. Каждый, войдя в дом, трижды поворачивался перед «кумиром». «Наконец, как все собрались, шаман загремел саблями и копьями железными... лежавшими над кумиром на мостках, каждому из предстоящих... дал или саблю, или копье, а сам, взяв по сабле в ту и другую руку, стал спиной к кумиру По получении означенных сабель и копий остяки стали вдоль юрты рядами... повернулись все вдруг по три раза, держа перед собою сабли и копья. Шаман ударил своими саблями одна о другую, и тогда, по команде его, разными голосами вдруг заголосили, кланяясь из стороны в сторону. Гайкали то редко, то вдруг очень часто, то опять редко, не отставая один от другого, и при каждом повторении «гай» переваливались то направо, то налево, осаживая копья и сабли несколько книзу и подымая вверх... Остяки чем более кричали и качались, тем более, казалось, приходили в некоторый род исступления и, наконец, так, что я без ужаса не мог глядеть на лица их, кои весьма много сначала меня занимали». Подобный акт военной магии предпринимался, очевидно, накануне военных действий. Впрочем, и в мирное время такая церемония оказывала сильнейшее эмоциональное воздействие на ее участников. К сожалению, в письменных свидетельствах не расшифровывается собственно воинский смысл движений. Их авторы просто не обращали на это внимание. Ясно лишь, что аборигены активно применяли раскачку корпуса, вращательные движения и различные способы владения оружием на разных уровнях и в разных плоскостях.

Лошади в лесу были редкими, преимущественно транспортными животными. За этими «славными крылоногими животными» совершались дальние экспедиции в полуденные страны. Так, например, делали богатыри «Города на Стерляжьей протоке» — Кары поспат-урдат-Вош. Лошадей, особенно светлой масти, приносили в жертву Мир-сусне-хуму.

Лучшим средством передвижения мобильных военных отрядов в таёжных условиях были лыжи (зимой) и юркие лодки (летом). Именно эти средства обеспечивали внезапность атаки, гарантирующую ее успех.

Чтобы уберечься от таких нападений, аборигены тайги всячески маскировали свои жилища. Попасть в некоторые из них, по преданиям, можно было только по подземному ходу. Весь строительный и бытовой мусор прятался или уничтожался. Таежники создали даже целую систему оповещения и сигнализации. Например, натягивали низко над водой, поперек реки или протоки, веревки с шумящими подвесками. Налетевшая на них лодка поднимала звон, обнаруживая себя. Подобные преграды устраивались вокруг городков и на суше. На тайных тропах устанавливались настороженные самострелы. Тишина ассоциировалась с безопасностью — резкие крики ворон или стрекотание сорок, шумные взлеты куликов, гнездившихся у берегов речных проток и озер, были для чутких таёжников сигналом тревоги.

С пассивной системой оповещения и охраны совмещались активная и визуальная. Предания повествуют о «дальнозорких и чутких ухом» сторожевых, выставляемых на дальних подступах к поселению. Караульные, по материалам сказаний, иногда находились в самом городке — на помостах, поднятых на высокие столбы. В том случае, когда между несколькими городками заключался военный союз, жители подвергшегося нападению селения сигнализировали о беде красными флажками — для этого служили специальные высокие шесты. «Сообщение» быстро передавалось по «беспроволочному телеграфу» — рыболовами и охотниками — и доходило до союзников.

Залогом успешного похода против неприятеля были скрытное и быстрое передвижение, которое осуществлялось даже ночью, тихое и незаметное выслеживание противника. Так, один из военных предводителей давал следующие наставления своему отряду: «Когда вы, мои триста мужей, пойдете, пусть не шевелится соринка, пусть не шевелится былинка! Не делайте столько шума, сколько комар (делает)!» При несоблюдении этих условий отряд рисковал остаться ни с чем или попасть в засаду. На марше отряды старательно избегали встреч с рассеянными по тайге промысловиками, захватывая, впрочем, по мере необходимости, языков.

Устраиваясь на ночлег, вокруг лагеря выставляли караульных. Атмосфера такого ночлега оживает в сказании «Про двоих сыновей мужа с размашистой рукой и тяпарской женщины»: «Всякий раз на одной стороне (один) муж ложится, на другой стороне (один) муж бодрствует, как только спящий муж пробуждается,бодрствующий муж ложится. На чужой стороне, на чужих водах ими вследствие неизвестности овладевает страх». В походах немногочисленные тяжеловооруженные воины и во сне не расставались со своими доспехами.

Даже если предварительно посылался вызов на войну, таёжники всегда стремились напасть внезапно. При этом не считалось великим грехом перебить спящих. Вообще, умение перехитрить противника и напасть врасплох превозносилось как доблесть. Яркий образец такой тактики дает летописец, повествующий о посягательстве вогуличей на епископа Питирима Пермского. Получив необходимую информацию о планах владыки, вогульский князец Асыка «велел набросать на плоты множество срубленных елей, которых густые ветви скрывали его войско, так что вооруженные смертью плоты... издали имели вид плавучих деревьев, будто подмытых напором воды», что часто, добавим от себя, встречалось в ещё девственной природе Пермского края. Когда же груды деревьев подплыли к мысу, внезапно из-под них «толпы вогуличей выскочили на берег и яростно устремились на Питирима».

	Рис. 51, а, б. Шаманские сабли снабжены шумящими подвесками — витыми кольцами, надетыми на гарду, также изготовленную из перекрученного прута. Витые элементы — характерная черта шаманской атрибутики. Эти сабли созданы уже под влиянием русского оружия и похожи на армейские шашки, а — общий вид; б — эфес. Этнографическая коллекция. Селькупы. Сборы И. Н. Гемуева. МА ИАЭТ СО РАН
	Рис. 52. С вхождением Сибири в состав русского государства военная напряжённость таёжном Приобье быстро снижается, однако оружие по-прежнему высоко ценится. Несмотря на строгие запреты, торговые люди выгодой для себя контрабандными путями поставляют сюда дорогие клинки, снабжая ми, в обмен на пушнину, местное население. Вместо обычных для прежних времён восточных клинков, в Приобье всё чаще попадает продукция западных оружейных мастеров, которая быстро вытесняет изделия местного оружейного ремесла. Она оседает, основном, на культовых местах, используется в священных церемониях лишь иногда в таёжных сечах. Эта широкая короткая польская сабля XVII века — карабела» — с навершием в виде стилизованной головы орла на рукояти открытого типа и характерным перекрестием, удобным для захвата вражеского оружия, происходящая от восточных (турецко-персидских) клинков, проделала неблизкий путь от Польши до мансийского святилища а берегах таёжного Ляпина. XVII в. домашнее святилище у с. Ломбовож. Сборы И. Н. Гемуева. МА ИАЭТ СО РАН. Карабела — одна из распространенных и популярных польских сабель восточного происхождения, характерных для польской культуры второй половины XVII—XVIII вв. Боевые карабелы, в отличие от парадных сабель этого же типа, имели простую отделку ножен, роговые, из дуба или полированного ореха боковые накладки на рукоять и более длинный клинок. Лезвие для такого оружия использовалось привозное — из Персии или Турции. Вероятно, это и породило не вполне обоснованное мнение, что название этой сабли связано с иракским городом Кербела. Клинки же для богато украшенных карабел продолжали выпускаться в Польше до конца XIX в., постепенно приобретя особый смысл, напоминающий об утере национальной независимости. Рис. 53, а, б. Еще один образец западно-европейской клинковой продукции, обнаруженный в низовьях Оби, кавалерийская сабля с надписью FRUNGIA, звёздами, кабалистическими знаками солнца и луны на лезвии, которыми некогда метил  свои изделия Петр Миних (а). Лезвия с такой надписью производились в Северной Италии и  предназначались для стран Востока. Знак FRUNGIA также встречается на польских сабельных клинках XVI—XVII вв., многие из которых были хорошей местной подделкой. Со временем такой знак стал здесь синонимом лезвия хорошего качества. Сабли этого типа не редкость и среди находок в таёжном Приобье. До сих пор их можно встретить среди культовых предметов местного населения. XVIII в. Польша. а — домашнее святилище у с. Ломбовож на р. Ляпин; б — домашнее святилище у с. Яны-Пауль. Верховья Северной Сосьвы. Сборы И. Н. Гемуева, А. В. Бауло. МИКНС ТГУ.
	Рис. 54. Средневековая серебряная чаша из святилища Торум-ойки (Мир-суснехума) на Северной Сосьве. Когда-то серебряные сосуды в большом количестве привозились в Нижнее Приобье из Византии и стран Средней Азии. Они оседали в амбарчиках князей и жертвенных местах. Постепенно из предметов роскоши и желанных военных трофеев они превратились в культовые атрибуты. Два столетия назад обские угры (манси), обращаясь к Мир-сусне-хуму ставили на землю четыре серебряных блюда, чтобы копыта коня небесного всадника не касались земли. Материалы И. Н. Гемуева, А. В. Бауло. МА ИАЭТ СО РАН.

«Сибирское вооружение: от каменного века до средневековья». Автор: Александр Соловьев (кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института археологии и этнографии СОРАН); научный редактор: академик В.И. Молодин; художник: М.А. Лобырев. Новосибирск, 2003 г.